Голоса

Фильм Голоса - достоверный и пронзительный рассказ о том, что пережили дети и подростки блокадного Ленинграда. Четырнадцать выживших героев и несколько десятков тех, за кого теперь могут говорить только строчки дневников и подписи к детским рисункам, слово за словом, минута за минутой, история за историей оживляют блокадную память. Что на самом деле чувствовали люди, в осажденном городе? Что из того, что мы знаем о блокаде - правда, а что - миф, штамп из учебника истории? Авторы фильма при помощи видеосравнений-реконструкций возвращают современный Санкт-Петербург в страшное время блокады, соединяя историю с сиюминутностью. Этот фильм - память и фильм о памяти. О том, как она устроена. О тех, благодаря кому, она может, должна быть сохранена. Екатерина Гордеева: Учительница истории одной московской школы, узнав о том, что мы снимаем фильм о блокаде глазами детей и подростков, пригласила меня провести старшеклассникам урок. Мы с ней долго придумывали, о чем говорить, показывать ли что-то или нет. Я страшно волновалась, будут ли они слушать. В итоге решили все пустить на самотек. Я просто объяснила, в какой ситуации был город накануне блокады, рассказала о том, как не смогли вывезти из города накануне блокады детей, что с ними потом было. Рассказывала о дневниках, письмах и рисунках, появившихся в эти 872 дня, о судьбе тех, кто их вел, писал, рисовал. Пересказывала интервью героев. Рассказывала о том, какие эти люди теперь, что стало с их жизнью, с их памятью. О противоречиях в книгах о блокаде, которые я прочла, готовясь к фильму, и как трудно понять, какова она, на самом деле, правда о блокаде. ...Я говорила два с лишним часа. Звенел звонок на переменку и обратно, в коридоре бегали и кричали дети. Другие. А эти, в классе, сидели, не шелохнувшись. Наконец, заставила себя закончить рассказ. Спрашиваю: Есть ли вопросы. И вдруг один мальчик говорит: Вот вы так готовитесь к фильму, так все хотите узнать, скажите, если бы у вас была возможность для того, чтобы глубже погрузиться в материал, попасть в блокадный Ленинград хотя бы дня на три. Я не успела ответить. Из меня полились слезы. Я стояла в гробовой тишине перед двумя классами старшеклассников и ревела. Несколько минут мне не удавалось взять себя в руки. ...Мы записали около ста часов интервью. Я не была готова к тому, что память работает именно так. Вначале почти все рассказывали записные истории про блокаду. Причем - почти одинаково. Я слушала и поражалась. Допустим, четверо подряд наших героев рассказали, как на ледяной улице упала лошадь и голодные люди набросились на нее, почти разорвали на части. Так начинается Блокадная книга Гранина. Они все ее читали. Я никого и ни в чем не пыталась уличить. Но мне было важно добраться до личных, сокровенных воспоминаний. Тех, что сохранились. Иногда мы прерывались и начинали заново. Иногда приходилось переспрашивать, скакать из начала в конец, сбивать ритм интервью. И тогда что-то получалось. Одна героиня никак не могла вспомнить ничего про культурную жизнь города времен блокады. И вдруг на очередном вопросе, была ли она в театре или кинотеатре, она говорит: Да помню, вот так сидели. И поджимает ноги. Потому что крысы бегали. И что-то внутри щелкнуло. Из нее полились воспоминания. ...Мы не придумали фильм к началу съемок. Мы шли скорее от интервью. Идею с рисунками подсказал великий режиссер Андрей Хржановский. Он нас отправил смотреть детские рисунки во всевозможные музеи и хранилища Санкт-Петербурга. И тогда стало более-менее понятно, как мы хотим рассказать. Когда стали разговаривать с героями - постепенно становилось понятно, что. Поначалу казалось, что каждый из героев расскажет какую-то одну свою историю и это будет такой фильм из пяти или шести историй блокадного времени, связанных между собой только единством времени. Потом оказалось, что чрезвычайно важен контекст: что с этим человеком в этом городе случилось до этой истории, что случилось после и какой он теперь. Так вышло, что герои рассказывают обо всех 872 днях. Но это не претензия на историческую справку. Это запечатленный момент времени, моментальный такой снимок, вдруг возникший оттуда, вдруг оживший в памяти. ...Современный Санкт-Петербург и блокадный Ленинград - как будто бы два разных города. Мне кажется, это - трагедия памяти. Память ведь не живет сама по себе. Ее надо поддерживать, воспитывать, тренировать. И не только в праздничные и мемориальные даты. Каждый день. Воспользовавшись идеей известного питерского фотографа Сергея Ларенкова, мы наполнили фильм видеосравнениями-реконструкциями. Это совмещение в одной географической точке прошлого и настоящего. Блокады и нынешнего времени. Режиссер Сережа Нурмамед и наш график-дизайнер Юра Мелюшин сделали так, что на оживленном, полном беззаботных людей, булочных, рекламы, в общем, современной жизни проспекте вдруг проявляется память. Слышно ее дыхание. Это, с одной стороны, страшновато. А с другой - очень важно и полезно. Знать, что ты идешь не просто по оживленной улице. А по улице с историей. В том числе и трагической. У меня нет рецепта по сохранению памяти. Простые прохожие идут себе, ничего не зная. И память утекает сквозь пальцы. ...Никто из наших героев не считает себя Героем. Они стесняются о себе говорить. Это чудовищно! Раньше была цензура, цензура по части блокады в том числе. Потом - их никто не спрашивал. Их невероятно мало, а с каждым днем - все меньше. Я считаю, что их память - это уникальный документ. Это то, что надо прямо сейчас всеми силами фиксировать, записывать, сохранять. Потому что эта вот живая память защитит нас потом, в будущем, от тех, кто опять примется переписывать историю. Историю должны писать все же очевидцы, а не специально обученные люди. Из истории должны быть извлечены уроки. История должна становиться частью памяти. Иначе так и будем ходить по замкнутому кругу. Без выхода и без надежды на это самое светлое будущее, которого всем так хочется.

Кадр 1 из Голоса